Новинки

Все новинки
Братьям по сахару
Лазерсон Илья


Воспоминания
Великий князь Александр Михайлович


Москва. Утраты.
Романюк С.К.


Монголы
Филипс Е.Д.



       


Важно ли для вас оформление книги? (Иллюстрации, обложка, бумага)
да
нет


Газета "Литературная Россия" опубликовала интервью с писательницей Марией Ряховской. Ее роман "Записки одной курехи", недавно вышедший в серии "Для тех, кто умеет читать", номинирован на премию "Ясная Поляна" и вошел в лонг-лист.

Все новости

Лауреат Всероссийской Астафьевской премии-2012 писательница Мария Ряховская только что издала книгу «Записки одной курёхи». Лев Аннинский уже назвал поколение «выпуска середины 70-х» поколением «курёх». Какими чертами обладает это поколение и какие вызовы и преимущества таит в себе средний возраст, к которому подходят «курёхи», мы спросили у Марии Ряховской.

 

– Мария, вы, кажется, начали писать и публиковаться очень рано?

– Да, мой первый очерк был опубликован в «МК» в 1990 году, когда мне было 15 лет. Я ездила в Питер к могиле Цоя и описала свои впечатления. Я росла в писательской семье, и отец-литератор с параноидальной настойчивостью желал сделать меня своим продолжением. «Не поступишь в Литинститут – будешь работать на почте!» Ему почему-то до сих пор кажется, что это худшее, что может произойти с человеком в жизни.

– Как будто потом выпускники Литинститута на почте не работали…

– Именно! Но со мной всё обстояло тогда более чем благополучно: я написала свою первую повесть в 18 лет, как Француаза Саган, получила за неё премию журнала «Юность». И замолчала. Говорят, первую книгу писателю написать очень легко. А вот дальше оказалось, что я ничего не знаю о жизни…

– …и писать не о чем?

– Да. Вообще-то: о чём может писать двадцатилетняя девочка, живущая со стерегущими каждый её шаг родителями? В небогатой, но вполне благополучной семье? Хоть я и работала – с 19 лет делала передачи для радио «Свобода», которые повторяются по 15 лет с тех пор, как вышли. И Людмила Улицкая мне говорила: Маша, да в вашей каждой передаче по пять рассказов! Пишите! Под микрофон я разговаривала с музыкантами, революционерами, модельерами, садо-мазохистами, крестьянами, экономистами, экстрасенсами… Шикарно, да? Но в жизнь их ты всё равно проникнуть не можешь, – а для писателя существует только то, что он сам познал. И этот опыт, как правило, опыт страдания. Думаете, почему американское искусство часто такое посредственное, неглубокое? И потому тоже, что этот народ жил относительно благополучно. Была война за независимость – возникли «Унесённые ветром» Митчелл. Была великая депрессия – появились «Гроздья гнева» Стейнбека. Был «Вьетнам» – Паркер снял «Птаху».

– Так вы ушли из литературы в журналистику? Обычно бывает наоборот.

– Да, но это не рассматривалось мной тогда как потеря. Я была успешной журналисткой, да и журналистику мою можно было назвать скорей эссеистикой – мой редактор объявлял мои передачи так: «радиопроза Маши Ряховской». Потом я ещё удачно поработала в хорошей газете. Но потом вдруг – неожиданно для себя и провиденциальных сил, – отказалась от судьбы: бросила радио, подала на развод. Чувствовала необходимость перемен. И наверху сказали: ах так?! Чего-то другого захотела? На тебе!.. Потому что, когда ты такое делаешь, обстоятельства уже не помогают тебе и ответственность – только твоя. И свалилось на меня одиночество и болезнь тяжёлая. Как будто бы меня одеялом сырым накрыли с головой: темно, одиноко, холодно, как в могиле, и постоянный озноб. Мир шумел, выпивал и любился где-то рядом. Я слышала его… Это длилось несколько лет! Случилось обрушение всех моих представлений о жизни и утрата всех иллюзий. Потому что даже близкие и друзья были равнодушны ко мне. Я открыла, что родители – такие же люди, как и все, и они также бьют лежачего, даже если это их дочь. И было такое страшное зависание между прошлым и будущим, когда неизвестно, появится ли это будущее вообще. Это была нулевая точка. Когда у тебя совсем ничего нет! И прежде всего понимания, кто ты такая. И в этой нулевой точке возникает громадная энергия, – потому что ты рождаешься как бы заново. Как вот ребёнку даётся при рождении некая сила – так и тут, только меньшая и покровительства меньше. И тут я снова стала писать. Начала сразу с романа… (смеётся). Он, конечно, не удался. Тогда я стала писать рассказы, очерки и повести. И всё пошло…

– Сколько вам было лет, когда вы зависли между землёй и небом?

– Когда я в эпицентре нуля жила, уже возрождаясь изнутри – чуть за тридцать… И сейчас я понимаю, что это я подсознательно себе такой «апгрейд» устроила. Сейчас мне 38 исполнилось. В этом возрасте появляется, наконец, понимание людей, себя, понимание жизни. Но, знаете, я бы предпочла всему этому – хоть на день! – то солнечное подростковое состояние полной веры в Бога, в людей, в мир, наивности – как будто бы мир создан лишь затем, чтоб тебя радовать и смешить. Вот на этой, кстати, ноте и написан роман «Записки одной курёхи» – потому что в основу легла интонация моей той первой юношеской повести. Там на исходе советских времён одна нелепая семья строит дом, наняли в строители двух колхозных алкашей, один из которых ещё и сидел. И эта семья, которой едва хватает оплатить труд этих полубомжей, и сами эти работяги – и вся деревня живёт верой в то, что за лесом захоронен клад самого Наполеона! И они ищут этот клад и мечтают разбогатеть… В романе есть и другая линия, которой не было в повести: жизнь моей бабушки, которая пять раз выходила за моего деда, и городская, социальная линия. Героиня знакомится с московскими хиппи, – у тех тоже ожидания полного счастья в стиле анекдота: «и придут к власти хиппи, и можно будет пить пиво на бульваре, и волосы длинные носить, и петь, что хочешь». Героиня влюблена в Цоя, а он, зараза, разбивается! Как ей теперь жить?! Взрослые тогда верили Ельцину, – недолго, правда, – а у подростков были собственные вожди: Цой, Гребенщиков… Потом моя героиня с подругой едут искать в Питере Борисова (Гребенщикова), чтоб умолить его не увольнять просветлённого виолончелиста группы Лёву Таккеля (Всеволода Гаккеля). Потому что на нём держится группа – а на группе вся советская интеллигентная молодёжь!.. Потом оказывается, что Лёвы не существует. Мистификация ушлых «духовных вождей». Это разрушает дружбу двух девчонок и, как им кажется, их жизнь… Народ искал в те годы всё каких-то вождей – не то духовных, не то политических. Сам не знал. Категории перепутались. И везде были мистификации…

– …вообще, вождей с теократическими функциями. А что означает «курёха»?

– Это мой окказионализм. Но я на днях выяснила, что так травка называется. Я выбрала это самоназвание как-то интуитивно. То ли дурёха, то ли курица – такое в нём звучит. Как одна бабка в романе определяет: «курёха?.. понимаю – метко попадает... ногой в лужу». Эта девица, конечно, нелепая, в бытовом смысле каком-то, наивная не в меру, – но она всегда в отважном поиске и она отстаивает свои убеждения.

– Это и есть характеристика поколения?..

– Наше поколение взрослело в период этой острой фазы религиозно-политических поисков. И они остаются на всю жизнь, у младших такого уж нет. Я помню, как в наш дом в начале 90-х приходили какие-то люди, побросавшие свои квартиры в южных республиках, то ли нормальные, то ли уже сумасшедшие, помню лужи в прихожей от десятка зонтов, пахучие разношенные кроссовки, в каких ходили тогда и мужики, и бабы, и ящики сухого соевого мяса, стоящие рядом, которое надо было как-то варить – потому что настоящего не было. И все эти рассуждения об ангельской иерархии – помесь Дионисия Ареопагита с «Розой мира» – и попытки утащить что-то из нашего холодильника во время того, как в большой комнате шёл «семинар» и бородач из распавшегося НИИ рассуждал о карме. И кто-то жил у нас на кухне из таких. Знаете, вокруг распад атома – а люди рассуждают о небесном устройстве. Недавно я прочла такое же о падении Константинополя: турки лезут на стены – а в императорском дворце идут неспешные беседы о том, имеют ли ангелы пол…

– Но не все же такие! Откуда-то ведь взялись бизнесмены, которые вдруг всё сразу купили?

– Да, технический склад, экономисты, нашли себя в бизнесе и «наследовали это огромное пространство», как пишет Лев Аннинский в предисловии к моей книге. Дескать, ваше поколение – не пойми чего хотят, курёхи этакие, а губа не дура, ухватили все наши богатства… фартовые ребята!.. Но это ведь малый процент! А вот изрядная часть гуманитариев поколения оказалась довольно наивной и беспомощной, нагруженная всеми заблуждениями – и истинами тоже! – отошедшего времени. Как то: искусство должно учить, мужчина должен вести себя героически, государство должно социально защищать своих граждан... Как-то я на крымском пирсе попросила у 25-летнего парня мобильник позвонить и предложила за это денег. Он сказал: бесплатно дам, это выгодно кармически. Я до сих пор пребываю в изумлениии от этого ответа. Дескать, я тебе сейчас дам позвонить, – а потом, когда я сломаю челюсть кому-то – это с меня спишется. Вот такая генерация нас теснит, – они даже благодать с экономической точки зрения просчитывают.

– Государство должно… супруг должен… А оказалось-то – ничего никто не должен. И даже друзья стали скупы на услуги. Артистка Светлана Крючкова сказала: после войны мы были добрее.

– Да, курёхам-гуманитариям пришлось тяжело. Несколько людей на первом-втором курсе института у нас просто сгинуло. Не было денег на жизнь, или пошли бог знает куда зарабатывать. Бросили учиться. Двое таких, уехавших домой, в провинцию, попеременно мне звонили и кричали в трубку: у меня протухли последние яйца в холодильнике! Следующий звонок: кончились деньги на хлеб! И последний: погасла лампочка в комнате, сижу в темноте… (Уже не крики, а слабый шёпот). Но были и единицы, – которые бутылки собирали по утрам, чтоб хлеба на завтрак купить, – а потом за стол садились и писали. И из них вышли личности.

– Для таких «лириков» нет другого пути, кроме искусства. Они всё равно зарабатывать не умеют. Но если способностей нет…

– …катастрофа! Много таких – особенно в городах, кто до сих пор – в сорок лет – что-то там ужасное пишет под Толкиена или рисует дикие абстракции, или «ведическое знание» в каком-то клубе заброшенном преподаёт. Ни денег, ни семьи толком. В 80-е и начале 90-х особенно в молодёжной среде – и в тусовочной особенно – был культ творчества, и эти люди пали его жертвой. Вот ещё одна примета поколения. Потому что в период взросления, пришедшийся на этот этап «взятия Константинополя» – все горели духовными поисками. Ну а если есть способности – то творчество лучше любви… и даже путешествий…

– Впечатлил ваш очерк про Казахстан «Алга!» и документальная повесть про Сербию «Икона и лопата». Вы описываете сербов как целый народ, увязший в этом состоянии «споров о небесной иерархии» среди разрухи…

– Да, многие народы, пережившие распад державы, увязли в этом состоянии. Но сербы – энергичнее нас и коллективнее. Там до сих пор есть обычай дома друг другу строить бесплатно – если человек малоимущий. Моему знакомому поэту, зная о его нищих заработках, совершенно незнакомые люди вешают кур на забор. Да, наивность есть у них: многие всерьёз верят в возрождение Византии на месте Турции, например. Крестьяне… Эти сербские впечатления и путешествие на плато Устюрт с военной автоколонной возвратили мне очарование жизнью, без которого нельзя ничего написать. Увидеть в степи грандиозные сооружения советского ВПК, уходящие под землю – на этажи!… где когда-то были военные объекты, ты входишь туда – а там «Мурзилка» за 1985 год валяется и фантик от лимонной сосалки, как будто его только что кто-то выкинул… и у тебя волосины на руках дыбом. А вдруг спустишься на один этаж – а там вход в 1985 год? Почему-то эти военные объекты, как один, были выстроены в форме вавилонских зиккуратов. Поднимешься на верхний этаж такого «монумента» – глядишь вдаль и видишь: следы от скатов наших танков – на десятки километров. Дождей здесь почти нет, значит, продержатся ещё несколько столетий. Проезжали развалины некогда журчавших фонтанами городов… Коровы топчутся на битом стекле на паркете – первые этажи домов стали хлевами. Писатель может быть свидетелем такого зрелища раз в тысячелетие.

– Вы только что получили Астафьевскую премию за цикл рассказов «Дура фартовая». Рассказы разные – но объединены образом героини. И это, конечно, курёха – только в 2013 году. Как она живёт сейчас?

– Прекрасно – поиски смысла жизни поставлены на профессиональную ногу (смеётся). Хотя местами жуть… как тяжело. Потому что всё, когда тебе 38, переживается острее, все ощущения с перцем: с некоторого возраста человек живёт с ежедневным ощущением конечности жизни. 


Беседу вела Любовь ГОРДЕЕВА

 

http://www.litrossia.ru/2013/26/08116.html



01 июля 13