Новинки

Все новинки
Братьям по сахару
Лазерсон Илья


Воспоминания
Великий князь Александр Михайлович


Москва. Утраты.
Романюк С.К.


Монголы
Филипс Е.Д.



       


Важно ли для вас оформление книги? (Иллюстрации, обложка, бумага)
да
нет


Владимир Прасолов "Вангол"

Все новости

 

Гражданская война подходит к неблагоприятному для белых финалу. Казаки, под предводительством штабс-капитана с полномочиями, тащат по сибирской тайге обоз. В навьюченных на лошадей сумах и ящиках новенькие винтовки, боеприпасы и казачья казна. Почти через десять лет двадцатилетний Иван Голышев не может воспринять назначенный ему срок – ровно столько, сколько прожил, двадцать. Сын шахтера, подростком уже работавший в забое, Иван, похоже, не сломлен ни дикой несправедливостью обвинения, ни ужасными условиями, ни даже отсутствием свободы. Его сбивает с ног срок, равный его жизни – двадцать. Рассуждения об этом точны: «»Без права переписки» означало… гражданскую смерть. Оставалось тело человека, живое, способное работать, но уничтожалась его личность. Тело  должно было искупать грехи своей утраченной личности». [10] Зачем эта сибирская дорога, в которую все они вышли не по своей воле? Безнадежная, обманывающая на каждом повороте, полустанке, привале? У каждого есть собственное объяснение; у Владимира Просолова,  автора романа «Вангол», тоже.

Натуралистическими сценами текст обманывает, словно обещая приблизиться к «Колымским рассказам» Варлама Шаламова. На полустанке близ Иркутска из теплушки, в которой везли «врагов народа», вынесли умершего ребенка. «Обезумевшая от горя мать бросилась на конвоира. Дикие крики женщины и мат охранников, забивавших ее ногами около теплушки, стоили жизни еще одному человеку. От сердечного приступа умер Ефим Васильевич Гоголев». [12-13] Этот человек как мог поддерживал товарищей по несчастью, читая на память главы «Войны и мира»… Герой, однако, не до конца лишен воли, думает о побеге.

Одна из машин, перевозивших заключенных, на сколькой дороге сорвалась с обрыва. Иван, сам не помнит как, успел выскочить, зацепился за каменный уступ. Когда конвоиры спустились, в догорающем грузовике нашли только трупы, сколько – сосчитать невозможно, да оружие сидевшего рядом с водителем конвойного. Чтобы не замерзнуть, колонна продолжила движение. Когда на обратном пути вернулись,  обнаружили обыкновенную для тех мест картину: «Растасканные по склону и вокруг машины белые человеческие кости. Сложив в мешки останки, валявшиеся в снегу около сгоревшей машины, Макушев погнал колонну в Тупик».[74] Иван почти замерз, когда его нашел Такдыган. «Эй, человек, выходи, знакомиться будем… Кто ты? – Запекшиеся губы человека еле слышно прошептали: Иван Голышев. – Ван… Гол… – услышал старый охотник». [81] Так Иван обрел свободу в беспредельной, почти безлюдной тайге, новое имя  и принципиально новую жизнь – среди кочевых оленеводов орочонов.

В свои двадцать Иван стремится переиграть смерть неосознанно, повинуясь инстинктам. Но когда старый Такдыган возвращает ему жизнь, объясняет особенности взаимоотношения с духами лесов и заснеженных предгорий, когда Иван становится Ванголом не по недоразумению, а по сути, ждешь, что повествование вернется к реализму. Но грань перейдена автором сознательно и необратимо, и текст превращается едва ли не в фэнтези.  На стойбище набредает геологическая партия, ищущая разгадку Тунгусского метеорита. Один из геологов, Игорь, неадекватен – угрожает выдать Ивана, угрожает единственной в экспедиции девушке… Иван прострелил ему голову, для геологов он мертв. Но, расставшись с партией, Иван прихватил с собой Игоря. «Его везли, он ничего не чувствовал, не слышал, но он дышал, он был жив. Пуля, прошедшая через голову, пробила мозг, но не оборвала его жизнь». [212] Вангол выходил Игоря –  теперь тот  помнит только то, что рассказал ему убийца и спаситель. «Огромное, усыпанное яркими звездами небо перечеркнула упавшая звезда». [212] Повтором испортить поэтичный пассаж – вполне в стиле редакторов «Центрполиграфа».

 

Списокгрешников

 

И снова возврат в 1919 год, и, одновременно, к реализму. Казаки настигают отряд красных мадьяр, здесь автор пытается быть объективным, рисуя картину расправы казаков: изрубленные тела, парящая на морозе кровь…«Не по-казацки стали воевать. Жар застилал Степану глаза, и, проваливаясь в беспамятство, он прошептал: – Не по-казацки». [37] Свои, белые, ушли, оставив раненых в землянках среди трупов мадьяр. Их спасли очоны. Но белых казаков на прятавшихся от них красных мадьяр вывел опять очон, Ульфар. На нем, по мнению старейшин, осталась кровь убитых, и чтобы не навлечь месть духов на весь род, Ульфара и его ближайших родственников навсегда изгнали. Срабатывает одно из пересечений, на которых, словно на сетевом скелете, держится все повествование: именно эти изгнанники спасли Ивана.

А вот еще одно пересечение: один из лагерных начальников – венгр, воевавший в австрийской армии, попавший в плен и ставший большевиком, создает подпольную организацию. « – Есть люди, которые хотят остановит истребление народа. Остановить реальными действиями. Эти люди рискуют жизнью…». [172]  Офицер НКВД по фамилии Битц вербует политзаключенных, создает сеть, которая позволяет кого-то перевести на работы писаря, каптерщика, повара, а кого, с помощью урок, совсем вызволить из лагерей. Битц фиксирует свою сеть в архиве, который, вместе с казачьим золотом, становится целью квеста.

Вторая часть романа Владимира Прасолова охватывает начало Великой Отечественной. Война начинается для читателя в лагере под Киевом. Стены изолятора разрушены немецкой бомбой, арестованный к тому времени Битц, в надежде отыскать свои документы, бежит. О них узнает Абвер и посылает на охоту свою группу. Там же оказывается и Вангол, по документам спасенного Игоря – опять узел каркаса – окончивший разведшколу ОГПУ. К финалу оставшихся в живых героев обстоятельства приводят к казачьему схрону.   Оружие и золото в ожидании жертв дремлют в двойной пещере под охраной «черного дракона» – лошадиной головы, вырезанной из выворотеня,  комля и корней упавшей огромной ели. В первой зале  пещеры – ящики с оружием. Во второй – кожаные торбы с золотом. Только этот второй пещерный чертог стерегут духи. Казаки, прятавшие там, что надо до лучших времен, погибли от неизвестного газа, вызывающего безумие, а штабс-капитан кончил в советском сумасшедшем доме. Оружие, сокровища, списки агентов антисталинской организации внутри ГУЛАГа сходятся в одном месте. «Ну вот, мужики, и все… Вот он, «список грешников»… Сожги все, до последней бумажки, и портфель сожги». [538]

Конструкция текста Владимира Прасолова вращается во времени, колеблется от одного жанра к другому, герои – никто не без греха – цепляются за ее края, падают или выживают; над ними мечутся в хороводе духи, рядом матерятся в поножовщине «законники», воют волки, смеются не представляющие, что им предстоит, гитлеровцы. Увы, дорогу  через все это неустойчивое взаимодействие событий автор заканчивает указателем в никуда: архивы сожжены, жестокость отмщена, человеческая тщета налицо и вот вам слияние с природой, с позволения сказать, шествие гномов. Отнести большой текст Владимира Прасолова к категории безответственных сценариев киношек про то, как молодые люди попали в прошлое, в Великую Отечественную, и резко возмужали, не позволяет масштабное осмысление трагедии периода сталинского руководства, выполненное методом настоящего реализма. Причислить «Вангола» к серьезной прозе мешают «остросюжетные» заигрывания с читателем, почерпнутые от шаманов сверхъестественные способности героя, сокровища и конспирологические предположения об НКВДшниках. Это характерно для нашей литературы, для общественной мысли и просто естественно: тогда, в 30-х, наделали такого, что не поддается осмыслению даже почти через сотню лет.

 Сергей Шулаков



21 ноября 12